Измерения чтения

Измерения чтения (по следам семинара «Страх быть сфотографированным: (не)параноидальное чтение Зигмунда Фройда») // Готовясь к формулировке манифеста для проекта «Reading Lab»

Изначально отношение к тексту психоаналитика у нас соответствовало критическому-материалистическому чтению, инспирированного марксизмом. Имплицитно признавалось следующее: 1) текст не тождественен теории – отношения между ними структурируются оппозицией «явление-сущность» («явное-скрытое», «поверхностное-глубинное»), соответственно, подозрение к тексту; 2) в тексте есть нечто, что связывает его с внетекстуальной реальностью, тем самым подрывая теорию, высказанную в тексте (фотографию можно «спасти» от психоаналитической редукции, патологизации благодаря исторической контекстуализации текста Фройда; женщину-рабочую нужно «спасти», указав на социальные основы ее духовных страданий).

Благодаря знакомству с посткритическим чтением, у нас возникло…

Моральное измерение чтения

Вопрос о том, можно ли критически-материалистически прочитать-опровергнуть текст Фройда, выведя его на чистую воду социально-исторических отношений, показав объективную, а не субъективно-психологическую, реальность фотографии (и страха), был трансформирован в терминах в морали: можно ли поверить словам женщины, указанным Фройдом, можем ли мы поверить Фройду, или же следует продолжать дисквалифицировать реальность, высказанную в его тексте, тем самым, повторяя, по существу, позицию Фройда, но только в другом теоретическом облачении. Фройд дисквалифицировал реальность, редуцировал ее, а критически-материалистическое чтение дисквалифицирует Фройда, редуцирует слова женщины до уже заданной, готовой марксистской повестки, скрытых социально-исторических отношений. Фройд говорит о скрытом, а мы говорим о скрытом скрытого («бессознательном бессознательного», как говорил Робер Кастель), тем самым, открывая возможность для других критических читателей продолжать в том же духе, находясь в поисках скрытого скрытого в скрытом и т.д. (за высказываниями женщина скрывается индивидуальная патология, а за ней социальная патология, а потом…).

Критическое чтение относится к чтению, равно как и к описываемым субъектам, как к некомпетентным, импотентным, сущностно глупым и мистифицированным. 

На этом фоне мы задаем следующий вопрос: можно ли остановиться на поверхности текста, доверившись тексту, равно как и к описываемым субъектам? Принять их так, как они говорят о себе, не перефразируя, переводя их речь на удобные, критические категории? 

Однако доверие не означает принятие подозревающих теорий и предположений Фройда (непризнание гомосексуальности как источник паранойи женщины) и женщины (она подозревает мужчину, администраторку в сговоре). Скорее необходимо сделать так: довериться, то есть, признать компетентность позиции недоверия, но при этом не продолжать свое подозрение относительно этим подозрениям. У Фройда и женщины есть основания, но Фройд не верит основаниям женщины, указанию на фотографирование, а женщина считает, что только с ней случилась такая история, и всему виной желание сотрудника создать условия для ее увольнения.

Однако подозрительное отношение к Фройду не понравилось бы самому Фройду, поскольку его указания на скрытые причины были бы замещены другими, глубинными скрытыми причинами. В то же время продолжение подозрения в духе Фройда дало бы нам тот же результат в любом из сценариев критического чтения (от крайне-правого до леваческого): дисквалификацию фактичности, инвалид-изацию субъекта, наслаждение критика от господства над описываемым явлением и его самоуничижение от признания неизменного господствующего, подавляющего миропорядка.

Моральное измерение указывает на чтение-как-испытание: можете ли вы признать существование другого голоса, человека, реальности? По существу, посткритическое чтение научает, в первом приближении, нетеоретическому чтению текста, за исключением того, что обращает наше внимание на то, что в этом тексте говорится о чтении. Чтение превращается из акта захвата, наложения, перевода и приватизации в акт испытания, самопреодоления, внимания, а главное, доверия тому, из чего соткан текст - слову. Как же доверять тексту? Отсюда переходим к новому измерению…

Технологическое измерение чтения

Чтобы понять, на каком основании Фройд читает соответствующим образом, и почему женщина оказалась, по ее словам, в неприятной ситуации, не представляется возможным доверяться уже готовым интерпретациям, теориям этого кейса, ввиду их по большей части подозревающего, критического характера, а также для чистоты эксперимента. В таких условиях также невозможно уповать на собственные силы, ибо если чтение статьи «Сообщение об одном случае паранойи…» еще подвластно близкому режиму чтения, то крайне трудно легитимировать результаты извлечения лексики, касающейся чтения в этой статье (читатель, литература, Юнг, Ранк), в рамках всех текстов Фройда до 1915 года, тем более в оригинале. В то же время трудно довериться женщине, оставаясь только в рамках одного текста и нескольких общих комментариев относительно страха быть сфотографированным в 1885-1915 гг. из  определенных зарубежных исследований.

Таким образом, расширение спектра текстов необходимых к прочтению делает невозможным антропоцентрический подход, «выщипывание» нужных фрагментов и перевод их на свой теоретических лад. Здесь крайне необходим переход к постгуманистическому чтению, использование инструментов компьютеризированной, корпусной лингвистики, которая помогает обрабатывать огромные массивы текста, находя соответствующую лексику в ее непосредственном языковом окружении, только и дающем этой лексике смысл. Поэтому лексика чтения ("читатель", "чтение", "литература", "книга" и далее термины, которые использовал Фройд для интерпретации случая с женщиной – анализ, замещение, паранойя) была задана для поиска в корпусе текстов Фройда до 1915 года. Для понимания ситуации женщины мы пользовались возможностью поиска соответствующих слов (страх, фотография, личная жизнь) в газетных корпусах Австрии и США за 1885-1915 гг. Корпусная лингвистика предоставила объективно-верифицируемые результаты поиска конкретных лексем, с помощью которых можно отделить теорию от фактов. Отметим, что для стандартного исследования (без применения корпусной лингвистики, например) свойственно избирательное отношение к фактам с целью приложения их к теории или формирование теории, исходя из обобщения ограниченного количества фактов.

Применяя корпусную лингвистику к исследованию кейса Фройда мы обнаружили следующее. В лексиконе психоаналитика (и психоанализа, и всех критических читателей указанного кейса) рядоположенность слов «страх» и «фотография» не считалась значимой, но была переосмыслена в соответствующих редуцирующих категориях. Корпусная лингвистика эмпирически доказала, что рядоположенность ("страх" и "фотография") была и остается самой настоящей языковой нормой – коллокацией – употребляемой разными авторами (от журналистов до юристов; произошло даже обобщение в законах, защищающих от несанкционированного фотографирования).

Вот в чем проблема критического чтения – оно ограничивается собственным восприятием языка, собственными (какими бы огромными, учитывая человеческие ограничения, они ни были) границами языка, которые, безусловно, о-предел-ивают границы описываемого мира. Вместо того чтобы материалистически задаться вопросом о реальном словоупотреблении людей в конкретной общественно-исторической конъюнктуре, критики-идеалисты (критики=идеалисты) искали все ответы в себе, в своей собственной интуиции, в своем, по необходимости ограниченном индивидуальном лексиконе. Вместо всякого рода эмпирически слабо верифицируемых контекстов, корпусная лингвистика позволила говорить о реальных котекстах, рядоположенностях слов, придающих словам значение. Если Маркс утверждал, что «сущность человека – это не абстракт, присущий отдельному индивиду, а в своей действительности, ансамбль общественных отношений», то в таком же смысле корпусная лингвистика позволила говорить, что значение слова – это не абстракт, присущий отдельному слову, а по своей сути, это ансамбль взаимоотношений с рядоположенными словами, или функционирование слов в рамках идиом, коллокаций (люди мыслят и говорят не индивидуальными словами, а совокупностями слов, устойчивыми выражениями). Читать посткритически – значит читать за пределами своего индивидуального лексикона, не подчиняя, не сортируя, не отсеивая общественный корпус через сито индивидуального лексикона! Оказывается текст соткан не только из слов, но и из других текстов!

Корпусная лингвистика позволяет расширять границы собственного понимания языка, собственных теоретических пред-положений! Корпусная лингвистика позволяет нам продолжить доверие, продолжить и развить материалистическое чтение, убрав от него редуцирующие процедуры. Корпусная лингвистика позволяет объективно зафиксировать существование лингвистических закономерностей и показать уникальность соответствующего словоупотребления в работе Фройда, без указания на некую сущность, предзаданный характер связей, глубинные, скрытые причины. Именно поэтому мы можем не продолжать подозрение относительно текста. Именно поэтому есть возможность доверять словам женщины о фотографировании.

Еще есть много чего, чему можно довериться в реальности, но для этого нужно выйти за пределы ограниченных человеческих возможностей восприятия этой реальности! Так можно выйти даже за пределы индивидуалистического подозрения женщины, указав на корпусную связь ее слов со словами других людей, борющихся против несанкционированного фотографирования. Следовательно, открывается возможность указания на политический потенциал субъектности женщины…

Политическое измерение чтения

Страх быть сфотографированным – это коллокация, возникшая в условиях борьбы целого ряда социальных акторов (от рабочих до буржуа, от актеров до монарших особ обоих полов) против условий этого страха, несанкционированного фотографирования со стороны фотолюбителей, фотожурналистов. Об этом страхе говорили журналисты и юристы, а законодатели принимали особые законы (правовая квалификация несанкционированного фотографирования: нарушение права на личную жизнь, право на собственность (личное изображение принадлежит изображенному лицу)). Соответственно, вместо критического образа жертвенной, патологической, гендерно-угнетенной и т.д. женщины из случая Фройда, открылся образ женщины как участника этой неорганизованной, децентрированной борьбы за новые буржуазно-демократические права.

Такое поверхностное, материалистическое, постгуманистическое чтение, или, одним словом, экзочтение, позволило показать сингулярную, нередуцируемую политическую ситуацию, в которой оказалась эта женщина. Эта женщина говорила словами, которыми говорило множество акторов, жалующихся, требующих, обращающихся к юристам, разбивающие фотоаппараты зевак и т.д. Слова женщины резонируют по-другому благодаря посткритическому чтению, поскольку эти слова – коллокации других текстов и акторов той эпохи. Вместо подыскивания заранее данного объяснения-наложения на эту женщину особой сущностной политичности или патологичности, мы показали ее сингулярную возможную политическую субъектность благодаря фиксации связанности слов, открытию связанности текстов, реальностей, действий акторов. Вот она – модель для любой социально-политической активации и организации! Чтобы не страдать от ограниченности своего индивидуального лексикона, необходимо искать в корпусе текстов Интернета, книг, статей, газет возможности связанности слов, коллокаций, идиом. Стремиться подвязать индивидуальный лексикон к корпусу общественной коммуникации (или, другими словами, обнаружить общественность индивидуального лексикона), а значит, связаться с акторами, говорящими на аналогичном языке и борющимся против аналогичной эксплуатации.

Вот где возможна реновация материалистического чтения, инспирированного марксизмом – в русле разработки теории экзочтения (постгуманистического, поверхностного, посткритического, политически-демократического чтения) и практикования связей с реальными эмансипативными, демократическими, пролетарскими движениями существующими сегодня.